Константин Крутских
Рыжий луч шальной звезды (2005)
Мятежный демон странствий (2007)
Ирина СТЕКОЛ
Свободно от уценки
Андрей Коровин
О Рати Амаглобели, Викторе Луферове и Вере Матвеевой
Марина Гордон
ЛЮБОВЬ, МОЯ ПТИЦА, КРЫЛА НЕ СЛОМАЙ...
Виталий Першиков
Вера Матвеева: "Я устала ждать чуда..."
Алена Даркина
Боль и надежда. Вера Матвеева.
Журнал «Космоград» (г. Королёв М. о.), №2(10) за 2005 год
Константин Крутских23 октября 2005 года исполняется шестьдесят лет со дня рождения Веры Матвеевой. Ей было отпущено на земле вдвое меньше…
Это имя до сих пор известно относительно узкому кругу людей (который, наверное, все же больше, чем население многих европейских стран). Она умерла в ту пору, когда ее жанр, авторская песня, находился в подполье. А во время перестройки она не понадобилась новой власти из-за своей полной аполитичности. О нынешних же временах, когда духовная жизнь вообще осталась в прошлом, и говорить не приходится. Однако Вера Матвеева принадлежит к тем явлениям искусства, которые, несомненно, должен знать каждый. После нее остались на свете всего лишь два часа звучания да тоненькая книжечка стихов, но они сразу же завораживают любого, имеющего сердце, на всю жизнь.
Что такое фантастическая поэзия, до сих пор не определено. И если не ограничивать ее рамками научной фантастики, обозначенными Валерием Брюсовым, то творчество Веры Матвеевой, безусловно, глубоко фантастично. В ее песнях воскресает и таинственный мир эльфов, и языческие обряды древней Руси. Становятся реальностью проза Александра Грина и Рэя Бредбери, драматургия Генрика Ибсена, живопись Сальвадора Дали. Оживают игрушки, ночной город становится единым существом, а сама Вера перевоплощается в силы природы… Но если даже не брать в расчет ее поэтический стиль, то можно смело сказать, что она сама была совершенно фантастической личностью.
Мало того, что Вера Матвеева писала потрясающие, надрывные песни. Ее голос был не менее уникальным, чем у Высоцкого, и перепевать что-то за ней невероятно сложно. Возможно, она и была женским воплощением той же самой идеи. Во-первых, как он стоял особняком среди бардов-мужчин, так и она стояла особняком среди бардов-женщин. Последние пишут лишь на бытовые, в лучшем случае, на туристические темы. А Веру Матвееву, даже при самых незамысловатых сюжетах отличает невероятная мудрость. Поэтому можно уверенно сказать, что ее творчество должно заворожить даже тех слушателей, что не слишком любят женское ответвление в авторской песне (а таких немало и среди прекрасного пола). И во-вторых, как и Высоцкий, будучи автором собственных гениальных песен, она умела исполнять и чужие так, что мороз по коже.
Правда, есть и существенное отличие. Высоцкий воспел людей подвига, жертвующих жизнью в случае внезапно нагрянувшей беды, а у Веры Матвеевой трагедия – неотъемлемая часть повседневности. Поэтому ближе всего по накалу трагичности к ней стоят в некоторых своих произведениях Александр Розенбаум («Яблоня в саду отяжелела», «Обо мне не надо плакать», «Тризна»), Евгений Клячкин («День за днем», «Я одну мечту лелею», «Холмы») и может быть, даже Александр Башлачев («Похороны шута», «На жизнь поэтов», «Триптих памяти Высоцкого»). Но если после этих песен остается лишь нестерпимая горечь, то Вера Матвеева пробуждает через горечь удивительно светлые чувства:
Когда впервые знакомишься с творчеством Веры Матвеевой, невольно всплывает в памяти рассказ Клиффорда Саймака «Штуковина» (в другом переводе – «Машина»). Мальчик обнаружил крошечный звездолет с умирающими пришельцами. «Джонни показалось, что он этого не вынесет: найти двух друзей и тут же их потерять.» Но на прощание они подарили ему волшебный камень, который вселил добро в жестокие сердца его родственников, и для него началась совсем другая жизнь.
Такова уж она, Вера, что за ней неизменно появляется Надежда. Правда, в нашем жестоком мире, не щадящем творцов, и она умирает слишком быстро. Тут сразу же вспоминается потрясающая художница Надя Рушева, которая прожила всего семнадцать лет. Но в том-то и дело, что ранний уход подобных личностей становится не итогом, а еще одной песней. Как же светло на душе просто оттого, что на свете была такая девушка! Даже не верится, что она жила на самом деле. Кажется, будто ее жизнь - это не часть убогой реальности, а сказка про Русалочку, или про Оловянного Солдатика с его Балериной, а может быть, вообще миф о Прометее. Стоит только произнести ее имя, как звездный вихрь уносит тебя в бескрайние просторы, заставляя забыть обо всем пошлом и мелком.
И все-таки, Вера Матвеева, как и Надя Рушева, жила на свете, а значит, подобные чистые духом личности бывают и в этом мире, а не только в сказках. Досадно, конечно, что она скрылась за очередной складкой пространства-времени, но ты ясно ощущаешь ее присутствие. Она только что стояла здесь, и ее следы еще не остыли...
Как известно, "кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт". Пушкин в сознании народа стал Пушкиным, "нашим всем", во многом благодаря Дантесу, а без него мог бы остаться еще одним Державиным. Ребенок прежде всего узнаёт, что поэт погиб, отстаивая свою честь, а уж потом знакомится с его творчеством. Но даже эта могучая формула действует не всегда. Вспомним, хотя бы, Нику Трубину. Это полный антипод Веры. Она была с самого детства обласкана официальным вниманием, успела увидеть несколько своих книжек и получить награды за границей. И хотя ее срок оказался короче, чем у Веры, на четыре года, она вызывает не сочувствие и восхищение, а лишь глубокое отвращение, поскольку ее моральный облик во всех отношениях был, мягко выражаясь, отнюдь не высок. И как бы внешне хороши ни были стихи Ники, их воспринимаешь лишь как холодный факт. Завораживающей сказки не получается. Ну не поет тут душа, хоть ты тресни...
Единство творчества и судьбы, превращение автора в героя, жизнь, как песня, - вот, пожалуй, главное, что выдвигает Художника в первые ряды. Или, даже, не в первые, а еще чуть-чуть вперед. Не на верхний этаж, не на чердак, а на шпиль, прокалывающий дырочки звезд в черных покровах небес. Все это подтверждается многократно в случае и с Пушкиным и со всеми остальными, кто на протяжении веков будоражит людские сердца.
Вера и Надя сливаются воедино, и подобное совпадение имен нельзя назвать случайным. В духовном плане они будто родные сестры. У них так много общего! И то, что раннее детство, они провели на Востоке, и то, что невидимая рука судьбы поразила обеих именно в голову… Вот только третьей сестры им не хватает. Оно и понятно - ведь Любовь, это именно то, чем Художники в первую очередь обделены при жизни, хотя так часто воспевают ее. Вера была почти вдвое старше Нади, и исходя из этого можно предположить, что их третья сестра Люба где-то была, но прожила вообще лет восемь, отчего о ней никто и не знает. Пожалуй, лишь в столь раннем возрасте и бывает настоящая Любовь к ближнему…
К песням Веры невозможно привыкнуть. Их слушаешь много месяцев подряд, запоминаешь наизусть. И все же, сердце замирает каждый раз, когда она со своей неповторимой интонацией произносит: «Я устал сбивать подошвы», или «Осень – время похорон», или… всего не перечислить.
И еще одна параллель. Образ Веры Матвеевой неизбежно встает перед глазами, когда читаешь потрясающую повесть Владислава Крапивина «Полосатый жираф Алик» («Трава для астероидов»). Не знаю, знаком ли великий фантаст с ее творчеством. Если даже нет, то, наверное, ее образ как-то просочился к нему через Космос. Слишком уж невероятны совпадения. Во-первых, главную героиню зовут Вероникой – почти что Верой. А во-вторых, собственно жираф. Игрушка, ставшая для погибших детей единственной связью с покинутым миром и, в конечном итоге, помогающая им вернуться обратно. Он, как будто, прискакал из одноименной песни Веры Матвеевой! В повести смелая и умная Вероника гибнет даже дважды, но друзья вместе с жирафом собираются возвращать ее снова и снова.
Верните Веру к жизни в очередной раз. Включите ее записи, благо в век Интернета отыскать их совсем не сложно. Может быть, вместе с ней вернется к жизни и то, что казалось бы, безвозвратно умерло в вашей собственной душе.
Журнал «Космоград» (г. Королёв М. о.), №3(15) за 2007 год
Константин Крутских11 августа этого года исполнилась удивительная дата – 31 год со дня смерти Веры Матвеевой. То есть с этого трагического дня прошло ровно столько же, сколько она прожила на земле.
В позапрошлом году я уже сказал о ней, казалось бы, все что мог. Однако искусство Веры настолько невероятно, что заставляет возвращаться к нему снова и снова.
Тем более, что за это время многое изменилось. Вера завоевывает сердца все большего числа людей. Не успел выйти из печати номер нашего журнала, посвященного 60-летию со дня ее рождения, как в Интернете появился замечательный, очень подробный сайт, посвященный лично ей (адрес http://veramatveeva.narod.ru ). Благодаря ему теперь каждый может познакомиться с творчествовом Веры в полной мере – услышать все ее песни, прочесть большинство статей, написанных о ней, увидеть множество фотографий. Кроме того, за прошедшие годы вышло несколько дисков Веры, готовится к печати ее новая, более полная книга. Ширится, увы, и такое побочное явление, как пение ее произведений другими исполнителями, в том числе, даже рокерами. На мой взгляд, оно нужно (как и вообще любое исполнительство в авторской песне) лишь для просвещения совершенно темных людей, не имеющих никакого понятия об авторе, а само по себе никакой ценности не представляет. Каждый исполнитель пытается показать не саму Веру, а собственное прочтение. Но людям-то зачем нужно их прочтение, тем более, что каждый, хоть как-то владеющий гитарой, может не хуже, да только стесняется выставлять это на публику? Кто-то пытается добавить пианино, кто-то шум дождя, но все это отнюдь не помогает хоть на шаг приблизиться к ее пронзительной интонации. Впрочем, даже это явление свидетельствует о возрастающей популярности Веры. Но при этом показывает, что популярность – палка о двух концах. И даже радует то, что с творчеством Веры незнакомы случайные люди и что уж на нее точно никогда не возникнет моды. Что ее портреты не будут лепить на пачки чая или майки и отдавать ее песни на откуп наглой, бессовестной попсе, которая теперь испохабила память многих великих бардов.
Однажды я уже проводил параллель между Верой Матвеевой и Высоцким. Помимо уникальности голоса и таланта, поимо трагичности судьбы, их роднит и еще одно - то, насколько глубоко они входят в души людей, то насколько быстро становятся родными. Пожалуй, из бардов одного лишь Высоцкого незнакомые люди называли при жизни и по-прежнему продолжают называть Володей, словно близкого друга, словно члена семьи. А Веру вообще в жизни все называют только Верой, и больше никак. Тут еще и существование как будто нарочно подвернувшаейся более знаменитой коллеги-однофамилицы не позволяет называть ее по фамилии. Имя вместе с фамилией - это только для официоза. А отчество? Какое там, к верблюду, отчество в навсегда замороженные тридцать лет! Так что, остается просто Вера, и все. Иногда бывает, правда, уменьшительное "Верочка", но по-моему, подходит не всегда. Она ведь вовсе не хрупкая, несмотря на все изящество. Она товарищ, на которого можно опереться в печали. Совершенно поразительный эфект вызывают ее песни, написанные и спетые вот этим тоненьким, нежным голоском от лица мужчин. "Обуглившийся труп трава закроет - я был пилотом, не был я героем, я просто летчик и всегда я знал, что есть беда" - ну никак тут не вяжется уменьшительный суффикс. Тем более при том, что о собственной, да еще настолько ужасной, гибели поется с такой легкостью, и даже задором. Вера тоже шла под барабанную дробь нам по нервам, даже когда откачалась на трапеции.
В своей програмной песне «Детство» Вера впрямую называет себя воином. Воин, раненный одуванчиками... Казалось бы парадокс. Но одуванчик – пожалуй, самый удивительный, двуликий цветок, имеет в бардовской поэзии совершенно особое, почти магическое значение. Вспомним хотя бы совершенно волшебный "Подарок" Клячкина. Или мертвый десант у Анчарова. И что может ранить сильнее, чем невозможность вернуть детство? Да, придется лишь остаться в плену у одуванчиков, стать одним из них и вскоре облететь на ветру.
В остальных песнях Веры тоже прослеживается рука воина. Кто-то из великих сказал, что когда творит мужчина, он смотрит на Бога, а когда творит женщина, она смотрит на мужчину. Это определение можно отнести к кому угодно, только не к Вере. "Ирландская песня", "Баллада о бегущей воде" (написанная на кельтскую мелодию) - бесконечное ожидание, тоска по любимому - казалось бы, разве могут быть более женственные замыслы? Ан нет, в их воплощении прослеживается совершенно мужское мышление.Пожалуй, так могли писать бы мужчины во времена матриархата, если бы он действительно был, о том, что, мол, моя любимая умчалась на войну, а я вынужден только ждать, прясть пряжу и молиться богам. Кстати, именно в ирландских сагах сохранились свидетельства о многочисленных воительницах.
Или, скажем, песня "Если я буду жива" - это уж точно поет удалая поленица. Сразу видно, что и меч она выковала сама, и коня объездила тоже сама, пускай и для любимого. А чего стоит желание удержать его при себе даже ценою смерти?.. Опять вспоминается Ирландия и женское царство, в котором обучался боевым искусствам Кухулин. И тот, кто прошел подобное обучение, может несколько больше, чем обычные люди. Может подобрать выпущенные кишки и сражаться еще некоторое время, до полного конца. И даже падающий из мертвой руки меч успеет нанести последнй удар. Вере удалось это сделать, и она помогает в этом другим.
В боли всегда легче опереться не на того, у кого все нормально, и кто пытается неуклюже утешить со стороны, а на того, кому тоже больно. Так и видится заснеженное поле брани - где-то склонилась валькирия над сраженным воином, где-то уже пирует воронье. Уцелевшие витязи погнали противника дальше и скрылись из виду. А вот двое раненных с трудом переступают по льду, держась друг за друга. Если думать только о своих ранах, раскиснешь да так и останешься в этих снегах. Но раны товарища подгоняют тебя вперед, заставляют волочить свое размякшее тело хотя бы ради него.
И именно так, опираясь на израненную жестокой судьбой Веру, идешь дальше, превозмогая боль. Обидно только, что вот она подставляет тебе свое плечо, а ей самой на тебя уже не опереться. Но это не совсем так. Ведь если ты опираешься на нее, то и твои труды совершаются ради нее. Она продолжает парить там, в небесах, опираясь на наши плечи…
Это вообще нужный и редкий в жизни талант – везенье. Себя я, пожалуй, не причисляю к везунчикам – так, серединка на половинку. Но однажды оказалась именно там и именно тогда, когда следовало. На прошлой зимней распродаже в букинистическом магазине объявили бешеную уценку – такого рода распродажи всегда выглядят совершенно мистически: ну, не сезонный же товар! Я забрела туда просто потому, что надо было убить полчаса, и лениво копалась в книгах, привычно сокрушаясь, что, видно, никогда не научусь относиться к немецкому тексту так, как к русскому, а к немецким книгам, как к вожделенному лакомству. На краю прилавка стояла картонная коробка с компакт-дисками по одному евро. Я перебрала яркие плоские коробочки, убедилась, что ничего мне потребного там нет – какие-то неведомые музыкальные группы – и уже собралась отходить от прилавка, как вдруг мне в глаза бросилась надпись кириллицей.
– А это откуда у вас? – спросила я продавщицу.
– Понятия не имею, – сказала та, глянув на диск. – Я даже не знаю, на каком это языке.
– По-русски.
– А вы русская? – обрадовалась девушка. – Ну, вот и возьмите его в подарок, все равно не продашь никогда.
Я поблагодарила, сунула нежданный дар в сумку и вышла.
"Зеленый чай"
А вечером, вспомнив о случайном приобретении, поставила диск. Гитарные аккорды. Невообразимо тонкий, до ломкости, девчачий голосок. Незатейливые песенки, с обычными для бардовской песни припевами: "ля-ля-ля…", "тарам-пам-пам…" – и странный мир, полный тоски и страха, но яркий и неправдоподобно четкий, словно увиденный в последний раз.
"Будет лето, будет нива – жните хлеб, и будьте живы…", "Что сама не допою, допоет весной капель…", "Ничего, что я растаяла, в песнях вам себя оставила…". Это было – прощание.
Но самое поразительное – голос был явственно знаком. Я вслушивалась, и понимала, что знаю почти в каждой песне следующую строчку. Какое-то воспоминание бродило и не могло сформироваться. На обратной стороне обложки была фотография: девочка с прической из 60-х, вздернутые брови, опущенные глаза.
"…Зеленый чай, зеленый чай…" – прозвучал голосок, и вдруг соединились в одно целое горькие, через силу светлые песни, круглое личико на фото, надпись на диске: "Вера Матвеева" – с воспоминанием о том, как когда-то, сто лет назад, брат подруги привел в компанию новую девочку. Высокие брови, отстраненный вид и как будто даже некоторая надменность внимания не привлекли, но потом девочка взяла гитару, и мы сидели, как завороженные, до утра, уязвленные, почти испуганные прозрачным голосом и глубиной отчаянья, преодолеваемого каким-то неведомым образом светом и надеждой.
– А почему твоя Вера к нам больше не приходит? – спросил потом кто-то из нас у Женьки.
– Она опять в больнице. Она, наверное, скоро умрет.
– Умрет? Она об этом знает?
– Знает.
"Она скоро умрет", применительно к кому-то из наших ровесников, звучало для нас приблизительно так же, как "она улетит на Луну". Умереть могла чья-то бабушка. Мы умереть не могли. Поэтому, когда, год спустя, прозвучали слова: "А помните Веру? Ее вчера похоронили", – никто, в сущности, не поверил. Просто исчезла. Так, как она и хотела, и пела: "…Я ушла гулять по городу. Просто вышла и бесшумно за собой закрыла дверь"…
Этим зимним вечером весь мой опыт утрат, нажитый десятилетиями, все понимание жизни и смерти, все осознание мимолетности существования сжались до размеров блестящего круглого диска, поющего голосом девочки, которой давным-давно не было на свете, и о которой, должно быть, в эту минуту думала и помнила только я одна на всей Земле.
Передача N 693
15 ноября 2005
В эфире программа Облака.
Это передача о заключенных, для заключенных и для всех тех, кому небезразлична их судьба.
Здравствуйте. У микрофона Ирина Новожилова.
"Самое тяжелое в неволе - это разлука с любимым, с родными и близкими, - пишет Надежда К. из женской колонии Нижнего Новгорода, - самая большая радость - весточка (пусть и самая короткая) из дома.
Я уже два года в тюрьме, но чувствую себя счастливым человеком, потому что знаю: меня любят… любят, помнят, ждут. Правда, когда случаются перерывы в письмах, чувствую себя самым несчастным человеком на земле, хотя понимаю, что у моих близких много неотложных дел и забот… А потом, вольному человеку трудно понять, что время в тюрьме идет совсем иначе - тягостнее, чем на воле.
Передайте, для моих родных и близких песню про любовь".
Песня "Любовь" звучит в исполнении автора - Веры Матвеевой:
Дождю не залить его, этот огонь,
ветрам его не задуть;
но может погаснуть он сам по себе -
об этом не позабудь.
Скорее не пламя, а отблеск звезды,
но знай, что наделать он может беды.
Любовью все называют его -
с ним осторожен будь.
Любовь, моя лодочка, не утони -
море часто штормит...
Любовь, моя птица, крыла не сломай -
где-то гроза гремит...
Хоть я ничего и не жду от тебя,
но мне без тебя и земля - не земля...
Смотри, не погасни же, мой огонёк, -
быстро время летит!
"Я совсем не собиралась писать эту песню, - вспоминала Вера, - но однажды друзья мне говорят: "Послушай, почему бы тебе не написать песенку про любовь?" Я говорю: "А я что делаю? Я только и пишу песни про любовь". Они возражают: "Это всё понятно. Но ты, - говорят, - пишешь не о том. А ты напиши про слово "любовь". Ты растолкуй людям, что ты про неё думаешь". Я отвечаю: "Ладно, попробую". Я мучилась недолго, и песню очень быстро написала. А теперь, это моя самая любимая песня".
В октябре-ноябре этого года во многих городах России и других стран мира прошли вечера памяти Веры Матвеевой. В 1970 году, сразу после окончания Московского строительного института, Вера попала в клинику института имени Бурденко, врачи обнаружили у нее тяжелую, почти неизлечимую болезнь - ангио-саркому мозга. К счастью, операция по удалению опухоли прошла успешно. Друзья принесли Вере в клинику гитару. За несколько месяцев вынужденного пребывания в больнице Вера написала более 10-ти песен. За следующие 5 лет, отпущенные ей судьбой - еще около сорока. С первых же концертов песни Веры Матвеевой приобрели небывалую популярность.
Из послесловия к сборнику песен Веры:
"В ее песнях, прежде всего, обостренное чувство хрупкости бытия, а отсюда - не только личная, но и общечеловеческая значимость. Чувство хрупкости посещает каждого из нас…
Слова ее песен - о себе. Ясные слова, искренние…"
В творческую группу, которая сложилась вокруг Веры Матвеевой, входили молодые, но уже известные барды 70-х годов прошлого столетия: Виктор Луферов, Александр Мирзаян, Владимир Бережков…
Одна из лучших песен, посвященных Вере Матвеевой, написана Владимиром Бережковым.
Россия, как дорога, тянется -
не растеряться только б пешим.
На сколько дней еще останется
край леса в дым не облетевшим?
Да будет вам в подарок много дней,
как сверх отпущенного Богом…
Дым над холмами ближе и ясней,
и птиц над нами так немного…
Любите меня,
пока я жива,
пока не остались
только голос и слова.
Говорит Владимир Бережков:
"Редкие песни живут столько, и то, что песни Веры Матвеевой живы - это прекрасно: значит, жива еще и любовь. 23 октября в Политехнического музе состоялся концерт памяти Веры Матвеевой. Ей было бы 60 лет в этот день. И я запомнил концерт, который проводился в этом же зале в середине 70-х годов. Нам редко тогда давали большие залы. Но здесь, вдруг, случилось это чудо. И в этом зале пела Вера Матвеева. Я помню, какой был отклик, какие были аплодисменты, как люди, впервые увидевшие Веру, сразу же полюбили ее и ее песни. А у нее были тогда уже написаны те песни, которые и сейчас поются.
Из послесловия к сборнику песен Веры:
"Мир, который открывается нам в песнях Веры Матвеевой, приходит не опьяняющим забвением; в нем нет придуманного счастья, нарисованной красивости. В этих песнях утверждается, прежде всего, значимость человека, его болей, сомнений и тревог, любви, значимость нашего права на тайну и просветление".
Песенное движение 70-х годов прошлого века сыграло огромную роль в тех переменах, которые начали происходить в нашей стране с 1986 года. Оно было органической частью общего потока, который историки впоследствии определяли как Демократическое движение СССР.
Иногда творчество бардов называли песенным самиздатом. Бороться с ним было невозможно. Песни записывались на магнитофонную пленку, расходились в тысячах копий по всей стране, запоминались, пелись на лесных полянах, на улицах, в студенческих аудиториях, на квартирах и даже в лагерях и тюремных камерах…
Можно было изгнать из страны, отправить за решетку авторов песен, но сами песни уже жили своей самостоятельной жизнью, как вольные птицы, которых ни переловить, ни запугать, ни заставить замолкнуть.
Говорит Владимир Бережков:
"70-е годы - это было время достаточно темное. Наши песни не приветствовались. Вот такие, как в Политехническом, о котором я вспоминал, были большой редкостью. Были домашние вечера, были домашние концерты: у кого-то была большая квартира, приходили люди, и приходил какой-то автор.
Это был полноценный концерт, но только дома, на камерную аудиторию. И на самом деле это было хорошо и интересно: приходили люди, которые хорошо знали, на что они приходят, какого автора они будут слушать. Такие концерты были и у Веры Матвеевой, хотя к концу 70-х годов ее стали больше знать и приглашать в другие города. Туда не доходили сводки КГБ, что нас петь нельзя… У нас бывали концерты в залах, поскольку местное начальство не знало - кто это к ним едет.
Вера была человеком достаточно жестким, и она очень не любило все эти проявления советского. Часто говорила об этом в любых кампаниях, вслух… Но лично ее все это не коснулось - не успели…
Из послесловия к сборнику песен Веры:
"В песнях Веры Матвеевой нет броской социальности, нет обвинений, крика и надрыва. Но эти песни были опаснее для неправедной власти, чем прямые разоблачения и критика. Режим, задуманный на века, держался не только на карательных органах, но и на страхе, лжи и подлости в душах людей. Реально разрушить устои такой власти могло лишь точное слово, правда, сказанная от сердца, тексты, написанные кровью, оплаченные судьбой.
У микрофона Вера Матвеева:
С вашего позволения - прогулка по городу. хотя это никакая не прогулка…
Позабытые домами
ради отдыха и снов.
Я ушла гулять по городу,
слушать ветер и безветрие.
Тихий дождик пусть размоет
и сотрёт мои следы.
Не ищи меня, пожалуйста,
потому что больше нет меня:
я ушла в вечерний город -
царство грёз и темноты.
И отсюда мне не выбраться -
это что-то непонятное:
заманил меня в ловушку
этот город-крысолов.
Жарким лепетом безумного
прошептал слова невнятные
и повёл меня, и бросил
в лапы вымыслов и снов.
Если скажут, что погибла я,
если где-нибудь услышишь вдруг,
что заснула - не проснулась, -
не печалься и не верь.
Не заснула я, любимый мой,
я ушла гулять по городу, -
просто вышла и бесшумно
за собой закрыла дверь.
просто вышла и бесшумно
за собой закрыла дверь.
Вы слушали программу «Облака».
Всем привет!
Андрей Коровин
Что-то я расслабился… это, наверно, отходняк после поэтического фестиваля…
Хотя для меня окончание его было скорее приятным. В понедельник, 22 октября, в ОГИ был авторский вечер РАТИ АМАГЛОБЕЛИ – замечательного молодого грузинского поэта. К сожалению, как оказалось, книжки на русском у него нет. Зато есть на грузинском, которую он и подарил моей жене. Книжка очень симпатичная и профинансирована фирмой «Боржоми». Хорошо, когда коммерсанты и поэты умеют понимать друг друга! Моя знакомая, грузинка, которой я рассказал о вечере, сказала: «Все правильно! Грузины не любят работать, зато поют и танцуют великолепно. Зачем работать? А вдруг - война? Тогда ружье в руки и - вперед! Грузины же много веков воевали…» Это менталитет. «И ни в одном другом языке вы не найдете шесть согласных подряд!» - добавила она с гордостью.
Но, справедливости ради, надо заметить, что грузины также великолепно пишут стихи и – снимают кино. Очень творческая нация.
Рати в очередной раз нас порадовал, прочитав свой восхитительный «Алфавит». Несколько стихов он прочитал под аккомпанемент барабана – было очень органично для грузинского языка. Вечер кончился как-то неожиданно быстро, видимо, переводчицы не успели перевести остальное, но Рати можно было слушать и без перевода – просто наслаждаться звучанием языка… Жаль, что приезжает он в Россию нечасто…
А накануне, в воскресенье, мы были у Луферова в «Перекрестке» на его «Параде инструментов на красном пальто». Луферов, наконец, сделал фонограмму спектакля, но звуковик Пол, видимо, к ней еще не привык – после концерта сильно болели барабанные перепонки… А сам Луферов, конечно, великолепен со всеми этими экзотическими, почти цирковыми номерами с косами, дудками и другими трудноназываемыми музинструментами…
А в среду, 24 октября, в «Перекрестке» был День рождения Веры Матвеевой. О Вере вспоминали Бережков и Луферов. Классная же у них была компания – Луферов, Бережков, Мирзаян, Матвеева, Аделунг, Губанов!.. Бывает же, что такое количество талантливых людей собирается в одном месте… Если бы существовал прибор по измерению гениальности, было бы интересно произвести замер на кухонке, где собиралась такая компания… Жаль, что многих уже нет… Луферов пел «Эхо», «Прозрение» и был настолько пронзителен, что хотелось разрыдаться… Все-таки такой разный Виктор Архипыч! Может довести и до слез от смеха, исполняя «На Дерибасовской открылася пивная…» (пел на тульском фестивале, народ по полу от смеха катался), а может и до слез просветления, как Верином вечере… Какой же гениальный артист! Одного не понимаю – почему его до сих пор те же французы не переманили? Он же шансонье в классическом виде, причем на самом высоком европейском уровне… Странное дело – на Западе с удовольствием слушают нашу бардовскую попсу, а настоящие алмазы не замечают…
А Бережков мне кажется когда-нибудь напишет такие мемуары, что мы все будем плакать и смеяться, читая – у него и память замечательная, и угол зрения особый… Непонятно только, чего он сейчас ждёт. Вера Матвеева, Лёня Губанов – уже фигуры исторические. Здорово, что Верину книжку издали. Но Галя Крылова говорит, что она лежит у них в подвале нераспроданная, ее уже и просто так раздавать разрешили… А ведь где-то наверняка народ не знает, где эту книжку достать! А с Лёней Губановым история куда печальней. Даже книжки у него до сих пор нет. Всех уже издали за 10 лет, кого можно, а книжки гениального Губанова просто не существует! Родные все не поделят, кто главный издатель, а то еще и править Лёнины тексты берутся…
Песни Веры на вечере пела Галя Крылова, пел свои новые песни Андрей Анпилов. Ну не чувствую я Анпилова – хоть убей! А Верины песни действительно какие-то удивительные – настолько чистые, светлые, живые… Крылова говорит, что когда услышала их первый раз, не восприняла. Я принял их сразу и безоговорочно. Правда, услышал вначале на пластинке в чужом исполнении, и лишь пару лет назад в том же «Перекрестке» удалось купить кассету, где Вера поет свои песни сама… С тех пор это одна из самых дорогих мне кассет в моей фонотеке…
Хороший был вечер! Жалко, народу было мало. Но это, как уже было сказано, один из симптомов нашего времени – отсутствие публики, зрителей, слушателей… узок круг тех… далее по тексту…
31 октября 2001
АЛЕФ - Ежемесячный международый еврейский журнал
№ 0925 (09/5764, рубрика "Атланты")Марина Гордон
Однажды в 1989-м, сидя за чашкой чая у своих знакомых, я услышала доносившийся из-за стены гитарный перебор в сопровождении... колокольчика? Нет, пожалуй, все-таки голоса. «Ой, магнитофон забыли выключить!» — спохватилась хозяйка. «А кто это?» — спросила я, заворожено прислушиваясь к тихим тающим звукам. На кассете были записаны десятка два имен, и среди них — Вера Матвеева. Уже тринадцать лет этот чудесный голос жил только на магнитных лентах...
В сборнике, изданном Вериными друзьями в 1990 году, чуть больше пятидесяти песен, и ни одна из них не похожа на другую. Ее песни хочется слушать без конца, перелистывать, словно акварели. В них бьется живая поэзия: как пульс, как ветка на мартовском ветру, как чистый ключ в густом сумраке леса. Они скорее явление природы, чем словесности. Поэтому слушать их надо в тишине.
В детстве Вера вместе со своей младшей сестрой Ольгой училась играть на фортепиано, сначала на дому у старенькой учительницы, потом — в Химкинской музыкальной школе. Считается, что фортепиано — трудный инструмент, и тому, кто его освоил, гитара нипочем, а посему многие дипломированные дарования впоследствии относятся к шестиструнке без особого пиетета. Мало кому дано превратить аккомпанемент в беседу, и лишь единицам — в волшебство. Вере это удавалось. «Снять» ее мелодию несложно, аккорды простые, но сделать так, чтобы она звучала, очень трудно. Куда-то исчезает легкость, звуки становятся тяжеловесными, теряется прозрачность. Получается самая обыкновенная музыка. Б-г знает, в чем тут загвоздка. Может, в особом, обостренном восприятии бытия, свойственном поэтам по рождению. Может быть, в предчувствии, в той самой интуиции судьбы, которая почти каждую Верину песню превращает в последнюю, то есть в такую, после которой дальше можно уже ничего не говорить. Эта отточенная завершенность образа пришла к ней после того, как был объявлен приговор.
...Вере было всего двадцать пять, когда врачи обнаружили у нее рак. Впереди было еще шесть лет — жизни, надежды, любви. Она так хотела ее, так ждала, вместе с героинями песен: Золушкой, Ассоль, Сольвейг; вместе со всеми своими рыбачками и танцовщицами... Любовь — это огонь, который не греет, на нем ни ухи не сварить, ни одежды не высушить. Он иной по определению: священный. Его назначение — только светить, в потемках мира, в глухой черноте одиночества указывая единственно возможную дорогу.
...А вообще-то времена были веселые. Оттепель еще не кончилась, застой не начался. Вечером в Политехе яблоку упасть было негде. Однажды после концерта к Вере подошла интеллигентная старушка, сказала, что плакала, слушая ее: «У вас голосок прямо серебряный, только юбочка уж очень коротенькая».
Мини, клеши, туфли на платформе — вольная, слегка эпатажная мода второй половины 60-х — начала 70-х. Все, кого мы нынче зовем мэтрами, были тогда чертовски молоды...
Как тесно было Вериной молодости в заколоченной, хоть и позолоченной, клетке, как хотелось вырваться, пролететь над всем миром — над далеким Мандалеем, над северными морями, над Кентукки и Аппалачами! Но — не вышло.
Она обладала невероятной чуткостью к слову, утонченным слухом, позволяющим творить музыку из всего: из настроения, из погоды, из чужих стихов. Вера пела стихи Окуджавы, Заболоцкого, Самойлова, Библа, Киплинга, с камертонной точностью улавливая их внутреннюю мелодию. Раза два ей довелось переложить на свою музыку тексты песен другой Матвеевой — Новеллы, которая к тому времени была уже известным, зрелым автором. Обычно такой шаг вызывает бурю негодования, но Новелле Николаевне Верина «Рыбачья песня» понравилась даже больше, чем своя.
Вера была, наверно, единственная, кому удалось преодолеть границу, делящую бардовскую лирику на мужскую и женскую. Ожидание, любовь, разлука, надежда — все эти традиционно «женские» темы в песнях Веры оказались вынесены так далеко за рамки бытового контекста, что стали восприниматься как явления судьбы, общие для всего живого. От женственности осталась только Душа — существительное женского рода. Душа-странница, душа-печальница и утешительница.
Да и что, в конце концов, есть у человека, кроме души?
Песни Веры Матвеевой были сложены у края жизни, возле той кромки, за которой плещет волна неведомого. Фрейдист объяснит, что они были порождены естественным страхом перед смертью. Философ увидит в них попытку осознать и принять неизбежное. Поэты и музыканты промолчат, не желая солгать, потому что к этой грани каждый подходит в одиночку, без свидетелей. Родные, друзья, любимые — все остаются позади. Тот, кто оказался у края, обречен на одиночество. Веру Матвееву невозможно ни петь, ни слушать хором.
Есть вещи, которые не открываются простым смертным иначе, как вместе с роковым знанием о собственной смерти. Одна из них — вкус к жизни. Не к радостям, не к удовольствиям, а к мгновениям, которых, кажется, так много в запасе у любого из нас, что и считать не стоит. К мелочам, вроде бегущей воды, облетающих одуванчиков, тающего снега. К череде случайных образов, ежедневно мелькающих перед глазами. Вера собирала все эти случайности, складывала — получались песни. Ни отчаянию, ни безысходности в них места не оставалось. У Веры была сильная воля. Сорваться в депрессию означало бы предать себя, отречься от музыки.
Она очень хотела жить. «Вот придет август, и я поправлюсь», — говорила она, хотя уже несколько месяцев не поднималась с постели, руки переставали слушаться, и кроме чашки с минеральной водой она уже ни до чего не могла дотянуться. Это не было бессмысленным самовнушением. Вера не цеплялась за жизнь –просто жила, каждый отпущенный миг принимая с благодарностью, как драгоценный дар. Кажется, именно такое отношение к жизни все религии считают подобающим человеку.
«...Есть логика земная, житейская. У нее свои крепкие основы и измерения: живи, пока можешь, а не можешь, — стало быть, смерть помиловала.
И есть логика эстетическая, логика законченного художественного образа. Именем ее мы скорее соглашаемся с гибелью Ромео и Джульетты, чем представляем их любовь пропущенной через годы бытования. Любим-то мы тех Ромео и Джульетту, которые погибли в наивысшей точке любви.
В Вериной судьбе все эти логики согласились» (Из воспоминаний Натальи Кирилловой, подруги Веры).
...Потрепанный зеленый томик с хрупкой женской фигуркой на обложке пятнадцать лет кочует со мной по всем моим адресам вместе с двумя кассетами, купленными когда-то в Центре авторской песни. Время бежит, дети мои растут с прямо-таки пугающей быстротой, друзей, словно ветром, разносит по свету, — и только высокий голос-колокольчик на пленке все тот же. Хрустальный голос Веры.
ТИНЭЙДЖЕР.РУ (wwww.teen.fio.ru - федерация интернет-образования)
Виталий Першиков
Будет ласковый дождь… Будет ласковый дождь течь по щекам весенней травы. И чистое солнышко, похожее на свет в любимых глазах, и беспечный ярко синий ветер - весь мир оживет в словах, в музыке…
Вера Матвеева училась в детской музыкальной школе по классу фортепьяно. После окончания средней школы (1963) работала разнорабочей, корректором, лаборантом. Окончила Московский инженерно-строительный институт им. В. В. Куйбышева в 1970 году по специальности "промышленное и гражданское строительство". Работала корреспондентом и корректором в газете "Московский комсомолец", немного сотрудничала с журналом "Наука и жизнь".
Вера родилась случайно (а, может, и нет) как рождается Надежда и Любовь. Ей удалось сделать практически невозможное - познать души людей через свою собственную.
«Я устала сбивать подошвы о булыжник мостовых, я устала ждать чуда, я сама его создам, сама сошью себе золотую туфельку и бальное платье», - твердят как молитву прекрасным сопрано герои её невыдуманных песен-сказок. Вера воплощает мечты в жизнь.
Можно разучиться слушать, понимать, видеть, но нельзя разучиться мечтать. Если есть сердце, если есть капелька боли, тоски, то Вера, несомненно, найдет ключ к душе.
«И сбудется все, чего ждешь, и легкой будет печаль…»
Сочиняла стихи, песни, пела их ближайшим друзьям, участвовала в концертах со своими друзьями по творчеству: В. Луферовым, В. Бережковым и А. Мирзаяном. Создала около 60 песен. Песни писала с 1967 года преимущественно на свои стихи. Вышли пластинка-миньон (1979), альбом из двух пластинок (1989) и книга.
Она была наделена великим даром с самого начала, с 23 октября 1945 года. Пронесла «через круги ада», не растеряв, и оставила, в надежде, что кому-нибудь он будет по нутру. Помнишь Ассоль, Грея, Золушку, Сольвейг, Пер Гюнта? А ведь Вера была ими, ведь ее душа жила ими, ведь это были ее лучшие друзья!
Перенесла сложнейшую операцию на мозге в 1970 году. Опухоль оказалась злокачественной.
Прошли годы - ничего не изменилось - только вот небо стало чуть темнее. Вера осталась прежней. Доброй, нежной, грустно-восхитительной, непознанной и неосязаемой как солнечный свет. Осталась.
***Издательская система Литсовет
Боль и надежда.
Вера Матвеева.