Судьба распорядилась так, что я учился в одной школе с Виктором Луферовым (далее - «Луф», как он обычно подписывал свои «инструкции» и сообщения на обрывках бумаги). Он старше меня примерно на 1,5 года. В школе мы не были знакомы, но я о нем не мог не знать, поскольку он был секретарем школьной комсомольской организации. (Удивительным образом, почти мгновенно, поменялись его политические взгляды. Из активиста превратился в убежденного «антисоветчика», но это был абсолютно искренний поворот, да и все в нем было отмечено предельной искренностью. Но это другая история).
Луф закончил музыкальную школу (что на Воронцовской улице. Кстати, ту же, что и Алла Пугачева, и они были хорошо знакомы. У меня есть основания полагать, что если бы не это обстоятельство, а также череда последующих событий, в которых Луф был ключевой фигурой, то сценическая фортуна «примадонны» вполне могла бы обойти ее стороной, но это совсем другая история - если будет интерес, расскажу ее позже). Учеба в музыкальной школе не отбила благосклонного отношения к музыке, поэтому он был подходящей фигурой, чтобы сыграть не менее ключевую роль и в нашей истории...
И тут в наше повествование неожиданно (или, как говорит мой младшенький, «внезапно!!»), расталкивая локтями второстепенных персонажей, на авансцену врываются Beatles, Rolling Stones, Animals... Поддавшаяся тлетворному влиянию Запада, молодежь фанатела от «бита» (так в те времена - начало/середина 60-х - называли то, что спустя примерно десятилетие-полтора определят термином «рок»). Луф не мог остаться в стороне и с моим одноклассником (впоследствии мужем моей сестры Ильей Левятовым) создал бит-группу. Я оказался в ее составе в качестве «оператора» ритм-гитары. Мы назвали группу «Штрихи». Она была третьей в Москве (после «Аргонавтов» и «Соколов»). Мы также пели «битлов» и «роллингов». Те немногие выступления, которые мы успели дать до развала группы, прошли в кафе (не помню названия) рядом с МИФИ. (Это интересно: в те времена в кафе выступали и поэты, и имели неплохой успех. Это была золотая пора для советских непризнанных и не вошедших в состав Союза писателей СССР поэтов). В центре событий, приведших к распаду группы, безусловно, был Луф (и это еще одна второстепенная история, детали которой знает, видимо, только ваш покорный слуга).
К тому времени у Луфа уже было несколько собственных песен, написанных в жанре, не имевшем конкретного определения, поэтому их легко можно было отнести к жанру «самодеятельная песня» - СП (откуда, собственно и термин КСП - клуб самодеятельной песни), основание которого не без оснований (игра слов!) приписывают Булату Окуджаве и иже с ним...
Луф был на том самом (печально) знаменитом семинаре по самодеятельной песне в Петушках. К тому времени он прикипел к СП и научился ценить «стихи под гитару» (не помню, кто это сказал). Опередив время на пару десятков лет, он решил создать то, что теперь называется бард-рок группами. У нас были (куда же без них?!) три гитары и ударные (Святослав Пономарев), а к ним «в довесок» 2 скрипки (первая скрипка - Эмиль Кунин, вторая - ...люди менялись... помню лица и имена - Ирина, Александр, фамилии стерлись в памяти), виолончель (Ирина Подшивалкина, которую сменил Олег Смиренков, профессиональный музыкант - играл, а может и сейчас играет, в большом оркестре Спивакова) и деревянный духовой (сначала гобой, но когда гобоист ушел, его сменил бессменный кларнетист группы Николай Капитонов). На этот раз мне досталась соло-гитара и бОльшая часть сольных партий вокала. Название для группы мы искали и выбирали долго, и наконец, остановились на нетривиальном «Осенебри» (не хочется давать пустые обещания, но... есть у меня в планах написать статью об «Осенебрях» в ВИКИ).
В эмоциональном плане и по своей психической организации Луф представлял собой своего рода тайфун. В воронку его энергетического поля затягивало «широкие народные массы».
И, вот, мы, кажется, подобрались совсем близко к предмету нашего повествования...
Мне всегда с большим трудом удавалось датировать воспоминания, поэтому не могу сказать, когда именно в эту воронку затянуло Веру. С определенностью могу утверждать только то, что это произошло до апреля 1971. В конце апреля меня призвали служить из резерва офицером, а к тому времени мы с ней были уже знакомы. Мне чаще других участников ансамбля доводилось бывать у Луфа дома (на ул. Петра Романова, в Кожухово - неимоверно просторной, по сравнению со «служебной» комнатой с окном, выходящим «в колодезный квадрат двора», в которую он, спустя несколько лет, переселился со своей семьей, и где рояль занимал примерно треть всей площади). Там мы иногда проводили репетиции, там же происходили встречи с интересными людьми.
Приглашались друзья и знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей, чтобы послушать поэтов, «самодеятельных авторов» (термин «бард» был введен в обиход гораздо позже фольклористами, которые сделали этот жанр объектом своих исследований), послушать нелегально привезенную «из-за бугра» пластинку или магнитную запись, почитать (или взять на ночь) самиздатовсую книгу.
Небольшого роста, необыкновенно солнечная, что проявлялось в ее внешности (короткие рыжие волосы - как лучики) и манере общения (спокойная, открытая), в один из таких вечеров она возникла из ниоткуда ...
Взяла в руки гитару, и я услышал песенку про зеленый чай и другие песни. (До сих пор зеленый час вызывает у меня стойкую ассоциацию с этой песней. Тогда вообще мало кто покупал и пил его. Предпочтение отдавалось черному. Поэтому, очевидно, и закрепилась на всю жизнь эта ассоциация в сознании) Бог с ним, с чаем! Верин голос звучал чисто и уверенно. И было довольно неожиданным ощутить его силу и вкрадчивость, которые трудно было соотнести с внешним обликом «источника» - этакой «птички-невелички».
Короче... у меня просто не было шанса (да и желания) противостоять обаянию нашей новой знакомой.
Отступление:
Вглядываюсь в прошлое, как когда-то, в свете софитов, доводилось вглядываться в темноту зала… зрение способно вызволить из нее лишь некоторые лица сумевших занять передние ряды…
Среди них и девушки…- симпатичные! Они смотрят на тебя, не скрывая интереса и даже (некоторые) восхищения…
Странно устроен мир… Солируя на сцене в составе редкого (даже по нынешним временам), как тогда сокращали, ВИА, без труда мог пользоваться успехом у девушек, и пользоваться этим в свое удовольствие. Так ведь, нет! Судьба наделила фантастической застенчивостью в этом вопросе, и все, на что мне хватало смелости и «нахальства», это тихо, «про себя» обожать (если не боготворить) предмет возникавшего время от времени естественного для любого юноши влечения. Даже и не пытался как-то в словесной форме обозначить его - «ну, неужели ты не чувствуешь, не догадываешься …, какой красоты цветы благоухают для тебя в моем сердце?!» Нет, нет…
Мое отношение к Вере, видимо, просто не успело пройти все стадии вегетации и дать плоды такой степени зрелости. Да и виделись мы весьма эпизодически, преимущественно у Луфа, - на каком-нибудь очередном, «околосветском» мероприятии, не имея возможности поговорить «тет-а-тет». Даже будь такая возможность, я ее не смог бы использовать «по назначению». С уверенностью могу сказать, что мы в некоторой степени симпатизировали друг другу. К ней вообще невозможно было не испытывать чувства влюбленности. А ее, возможно, подкупали моя скромность и наивность. (Безусловно, она была многократно мудрей и, наверное, опытней в житейских вопросах. Женщина мудра от рождения. Я только сейчас могу сказать о себе, что немного приблизился к месту хранения философского камня).
Во всяком случае, наши голоса приобретали «мурлыкающие» тембры, когда мы обменивались фразами, и это не оставалось незамеченным сторонними наблюдателями.
В памяти сохранился всего один эпизод такого «тет-а-тетства», который могу датировать февралем 1972 года. Я тогда выпросил у начальства отпуск именно на февраль, чтобы прилететь в Москву и сдать экзамены в МЭИ на спецкурсах (с которых меня и забрали из резерва служить офицером) английского (который почти целый год терзал в свободное от службы время).
Не знаю, почему мне пошло на встречу руководство иностранного отдела в (симпатичном, полноватом) лице женщины, исполнявшей обязанности технического секретаря (имена я тоже легко забываю…).
Экзамен сдал на отлично (единственный из 6 сдававших) и даже получил корочки, что называется, «установленного образца» (не пригодились…, а вот язык пригодился, и даже очень - в перестроечные лихие годы помог прокормить многочисленную к тому времени, и по нынешним временам, семью).
В один из февральских вечеров мне выпало проводить Веру на Речной вокзал, откуда отправлялись автобусы Ленинградского направления. Болтали (насколько это можно в вагоне метро) ни о чем. В разделе «образование» делились студенческими воспоминаниями. До сих пор в ушах стоит произнесенное ей определение принадлежности к «клану» МИСИ (даже интонация все еще жива): «А я - мисявочка».
- ?
- Инженерно-строительный...
Разговор зашел о моей службе (где, как, какие условия?).
Выяснилось, что она родом из тех самых мест, и ее отец служил на том же аэродроме, куда на два долгих года Родина направила меня проводить регламентные работы на электронных блоках стратегических бомбардировщиков.
В те старо-далекие годы меня, пытавшегося любому явлению найти научное (физико-математическое) объяснение, не занимали всякие эзотерические глупости, да и слова такого я не знал…
Только со временем незаметно, но вкрадчиво, пришло ощущение того, что далеко не все оставляет явно (или не очень) различимые причинно-следственные следы… на песке (?)…(Почему-то возник образ песочных часов… Может, потому, что на песке в этом нехитром приборе не остается четких следов - вообще никаких не остается... стоит перевернуть, и все «свежие» следы, если бы они и были, безвозвратно потеряются в неизвестном количестве предыдущих…).
И приходит пора понять, что провидение, вечно занятое своим непонятным (для неискушенных) промыслом, на самом деле изо всех сил старается обустроить и наполнить уютом наш душевный мир, для чего, подобно иллюзионисту (с его бездонной шляпой) производит удивительные манипуляции с материальными объектами и субъектами.
Не могу не поделиться ощущением редкой легкости, которой было отмечено мое нечастое и (так уж получилось) непродолжительное общение с Верой. Она совершенно не производила впечатления человека, вынужденного (по невероятно несправедливому произволу провидения) постоянно бороться за свою жизнь. «Солнечная!» - только так могу определить ее внешний облик и поведение. И было странновато сопоставлять эту солнечность и легкость в общении с текстами ее песен.
Объяснял для себя это несоответствие примерно так: «Барышня умная, и очень начитанная. В такой, - необычной (и непостижимо сложной для меня) форме философствует на вечные темы».
Помню, что она с готовностью «велась» на шутливые «провокации» и с азартом включалась в игру. Память выдала на мой «запрос» эпизод, когда Луф, обратив на Веру пристальный, нарочито многозначительный взгляд сквозь толстые стекла очков, спросил, сопровождая вопрос кивком головы: «Ну что?».
Вера (мгновенно): «Ну что, ну что?».
Луф: «Ну что, ну что, ну что?...»
И они включились в эту игру, негласно и на ходу приняв правила состязания - нужно было повторить разрастающуюся последовательность этих самых «ну что», произнесенную оппонентом и добавить к ней еще, только одно, звено. При этом они старались раскрашивать эту становившуюся скучной, стремившуюся к бесконечности, цепочку различными интонационными красками, пока, окончательно запутавшись, не разразились дружным смехом.
Еще одно воспоминание…
Нужно сказать, что выход Веры на «большую сцену» авторской песни не был принят доброжелательно абсолютно всеми, кто варился в этой субкультуре.
Были, оказывается, завистники - точнее, завистницы. Тогда (это был один из слетов КСП) мне трудно было объяснить, почему, когда на сцену вышла Вера, за моей спиной заперешептывались девицы из группы «ИЧД» Александра Васина. С какой-либо степенью точности диалог восстановить не смогу, но помню, что обе сошлись во мнении о том, что она «выскочка» и «воображала». То есть, барышни эти и не пытались заглянуть в «бездонную глубину». Их, видимо, взволновало иное обстоятельство…Только сейчас, роясь в памяти, смог его разглядеть (оно ведь часто так - особенно, с дальнозоркими = пожившими на свете, людьми. Чтобы разглядеть, нужно отойти подальше). Дело в том, что совсем не женское лицо было у авторской песни…
«А как же Ада Якушева, Новелла Матвеева?!», - запальчиво выкрикните вы... И надолго умолкнете, пытаясь назвать хотя бы еще одно женское имя. К тому же, не помню, чтобы когда-нибудь Ада Якушева появлялась на сцене слетов КСП (а мы старались не пропустить ни одного), а что до Новеллы Николаевны, то ее вообще с большим трудом (не без усилий Луфа) удалось два или три раза «вытащить» на публику по случаю ее юбилеев. (Даже трудно себе представить, что поэт с таким кругозором и пониманием темы странствий, в частности, «морской тематики», весь свой век просидел у себя в Сходне, практически не показываясь на людях.).
Таким образом, Вера была пионером в этой области, и ее приход воспринимался некоторыми девушками как покушение на их безраздельное право привлекать восхищенные взгляды.
Посмотрел видео воспоминаний о Вере - чувства смешанные оно вызвало, как это обычно и бывает при прикосновении к «давнему, дальнему, смутному…», составлявшему когда-то часть твоего бытия…
В частности, совсем крошечный эпизод «разбудил» для меня в своем рассказе Владимир Аверьянов (к сожалению, не был с ним знаком), выложив на стол каподастер …
Помнится, точно такой привез из ГДР (где в августе в 1996 году был на так называемой обменной студенческой практике). Вот он - лежит на полочке над монитором (рядом с фотографией Луфа и разными мелкими ненужными безделушками, привезенными из Альп, куда я стал ежегодно наведываться с 2012 года, когда впервые надел горнолыжные ботинки). В те времена каподастеры были большой редкостью, поэтому неудивительно, что продавцы музыкальных магазинов приходили в недоумение, услышав этот термин. Некоторые «умельцы» сооружали их из подручных средств - обрезка карандаша и петли, связанной в кольцо из обыкновенной «резинки для трусов» (это ее практически официальное название).
Не берусь утверждать на все сто процентов, но, кажется, именно из моих рук Вера впервые взяла этот аксессуар, который в некоторых случаях оказывается совсем нелишним.
Выуживаю из (такого, как оказалось, ненадежного!) хранилища последнее, видимо, воспоминание…
В голове непроизвольно возникает мною же созданный образ (из подарка Тане Дрыгиной к одному из ее ДР.): «…чем глубже трал, тем меньше четких пятен всплывает к помутневшим зеркалам…».
Очевидно, технические средства хранения и воспроизведения информации отличает значительно более высокий уровень надежности, а главное - беспристрастности (в отличие от человеческой памяти, которая склонна окрашивать факты в те цвета, которые она считает уместными в конкретных обстоятельствах).
И какое невообразимо стремительное развитие претерпели эти средства за прошедшие годы! Помнится, в 1991-1992 годах не увенчалась успехом моя попытка найти дисковод для чтения дискетки формата 8’’ с ценной для меня в то время программой. Тогда всем пользователям кафедры, на которой я работал (а это более 50 чел. - помню, поскольку приходилось «охватывать» почти всех поголовно членством в ДОСААФ и собирать ежегодные взносы), была выделена («от щедрот душевных» группы ЭВМ) кассета в форме кастрюли с прозрачной крышкой и алюминиевыми, покрытыми коричневой эмалью магнитоактивного слоя, дисками внутри - общей емкостью аж целых 640 кБ!!! И никто не жаловался на «тесноту»… А сейчас и «родную» для многих 3,5-дюймовую дискетку вставить, пожалуй, некуда... и ничего «путного» записать на какие-то 1,44 Мб не получится.
К чему я веду? В последней (на прошлой неделе) поездке в деревню отыскал-таки коробку, набитую катушками с магнитными лентами, среди которых надеюсь найти одну (кажется, емкостью 150 м или следующего формата - 270 м), хранящую материальное подтверждение воспоминания, о котором и идет речь. Вот только на чем воспроизвести и как оцифровать это подтверждение остается для меня пока нерешенной задачей…
Запись относится, скорее всего, к осени 1971 года, - моей первой осени, проведенной в 7 643 км от дома, в той самой офицерской «гостинице» (пос. Белоногово Амурской области) с «удобствами» во дворе.
На этой пленке было записано предновогоднее послание от моих 4 однокурсниц и примкнувшей к ним Зои Стеркиной (брат которой, Сергей, является автором гимна МЭИ на мотив песни Дунаевского «сердце, тебе не хочется покоя»). Они себя в шутку позиционировали как «гарем». Мы часто ходили в этом составе в походы и на слеты, и почти в полном составе они провожали меня в Домодедово в мою новую жизнь. Чтобы записать это послание и упаковать посылку, они собрались у Луфа. Случайно или намеренно Вера тоже была в это время у Луфа и спела (сейчас уже не помню, какую/кие песню/и), присоединив свои приветствия и пожелания. И тот самый заразительный «колокольчиковый» смех, которым Луф предлагал/мечтал подсветить аудиоматериалы, связанные с Верой, возможно, записался и еще живет на этой пленке.
Помню, что пленке этой здорово досталось от моей магнитофонной приставки «Нота»…Советская звуковоспроизводящая техника просто обожала рвать и зажевывать ленту. Не миновала учесть сия и эту катушку - от нее оторвался и превратился в мелкую гофру солидный кусок с заключительным куплетом «Романса о сквозняке» Луфа… И тогда я приклеил (в те времена уже клеили встык скотчем, а не в накладку с помощью смеси ацетона с грушевой эссенцией, как это было в 60-х) недостающий обрезок новой пленки, предварительно пропев и записав на него окончание романса, начиная со слов: «все меньше в вашем доме сквозняка…».
Та посылка, как оказалось, несла в себе «прикольную» (пользуясь современным термином) «мину замедленного действия»… Извлекая содержимое, мы с моим компаньоном по комнате (и однокурсником) Валерой Чумаковым обнаружили стандартную консервную банку (в каких продают тушенку) с наклеенной на нее лентой, отпечатанной типографским способом. На ленте значилось: «Замазка оконная», и была инструкция по применению, хранению, был указан ГОСТ.
Поскольку посылка пришла к тому времени, когда температура в регионе не поднимается выше минус 15-20, и окна мы уже успели законопатить и заклеить, то решено было оставить подарок до следующего холодного сезона.
И вот он наступил…
Аккуратно вскрываю ножом крышку банки… Я же знаю, как примерно должны пахнуть оконные замазки (запах хозмагов, в невообразимо широком ассортименте которых находилось место совершенно разнообразным товарам, знаком еще с тех пор, когда семья готовила еду на керосинке)... а тут какой-то сладковатый, с легким налетом, кажется, ванили…
И с лезвия ножа под собственным весом легко сползает светло-шоколадного цвета масса с молочным отблеском (??)…Не могу противиться соблазну попробовать ее на вкус…(!!!) Сомненья нет! В банке - вареная сгущенка (тогда сгущенку варили исключительно в домашних условиях. Лишь спустя много лет производители пошли навстречу гурманам и стали производить этот продукт по ТУ).
Рассчитываю, что это мое, увы, последнее, воспоминание оставит сладковатый привкус на губах и тех, кто возьмет на себя труд перечитать эти строки….
Всего вам СОЛНЕЧНОГО!

Владимир Чирков, 2015